"Ибо Он есть мир наш, соделавший из обоих одно и разрушивший стоявшую посреди преграду, упразднив вражду Плотиею Своею, а закон заповедей учением, дабы из двух создать в Себе Самом одного нового человека, устрояя мир, и в одном теле примирить обоих с Богом посредством креста, убив вражду на нем" (Ефес. 2,14-16).

В этой статье я не придумываю ничего нового. Только труды настоящих ее авторов, таких как Б.Ф. Поршнев, Б.А. Диденко и многих других, чей голос, все еще попираемый бесчеловечными нелюдями, начинает просачиваться к нам сквозь горы преступлений и лжи, сделали возможным ее появление на свет.

Если взглянуть на вопрос непредвзято, только 2 особенности отличают "человека разумного" от остальных существ, населяющих нашу Землю. Во-первых, это способность и особая тяга к систематическим внутривидовым убийствам, во-вторых, человек - единственный вид, способный к систематически неадекватному и не отвечающему внешним раздражителям поведению. Не зная определения и даже отличительных признаков приписываемого себе "разума", мы можем судить об особенностях "человечности" скорее по абсурдности разумного поведения, носитель которого может неограниченно долго руководствоваться непонятными для наблюдателя и неадекватными ситуации стимулами.

Все остальное, в том числе, наглое самопровозглашение "царем природы" с последующим геноцидом, устроенным этим "царем" всему живому, вопиющая внутривидовая рознь, замечательная лишь ничтожностью вызывающих ее поводов, поразительная агрессивность, не имеющая даже отдаленных аналогов среди высших животных, абсолютно любые культурные и религиозные концепции, построенные на абсурде своих начальных положений - лишь следствия.

Чтобы понять вещь, необходимо и достаточно понять ее происхождение. Объем накопленных биологами и палеонтологами фактов позволяет нам смоделировать "зарю человечества" довольно точно.

Группа высших прямоходящих приматов, эволюционно расположенная между ископаемыми высшими обезьянами (рамапитек, дриопитек и др.) и человеком современного типа, быстро эволюционировала, давая множество боковых ветвей в период от плиоцена до голоцена. Эти прямоходящие не были людьми в полном смысле, еще не имея "дара слова" (Геккель), соответственно, не обладая теми новообразованиями мозга (прежде всего, развитыми верхними лобными долями), которые делают возможным существование второй сигнальной системы. Говоря коротко, это были уже не обезьяны и ни в коем случае не люди. Прямоходящие, двуногие, двурукие существа, не изготовляющие орудий и не владеющие словом, впервые названы троглодитами (Troglodytes) К. Линнеем. Кардинальное недоумение, до сих пор не позволяющее биологам назвать троглодитов, включая неандертальцев, животными, заключается в том, что орудия они якобы изготовляли, о чем говорят многочисленные находки грубо обколотых камней, несущих явные следы ручной обработки. Раз так, они были людьми, и загадку следует искать в стимуле для "труда, сделавшего из обезьяны человека". К тому же, троглодитам была совершенно безосновательно приписана охота на крупных животных, которую они, якобы вели с помощью тех же обтесанных камней.

Однако, никаких свидетельств или разумных аргументов в пользу того, что троглодиты охотились, нет.

"Трудовое занятие" троглодита, восходящее к инстинкту разбивания камнями твердых оболочек у орехов, моллюсков или рептилий (что делают и современные обезьяны), было очень сложной, но не невероятной адаптацией. Не имея ни зубов, ни когтей, ни приспособленной к потреблению мяса пищеварительной системы, троглодит нижнего и среднего палеолита не мог быть охотником, но сумел, компенсируя недостающие органы камнями, стать постепенно успешным и малоконкурентным падальщиком.

Экологической нишей, успешно занятой потомками травоядных обезьян, была некрофагия (трупоедение). Существенно расширив пищевые возможности вида, именно некрофагия способствовала как закреплению прямохождения (обзор местности, высматривание падали по полету хищных птиц), так и скорости бега, универсальным способностям к передвижению, навыкам к захвату и переносу вещей (тех же обколотых камней, служащих для раскалывания крупных костей, добывания из них костного мозга и соскребания остатков мяса). Разумеется, процесс этот происходил вполне эволюционными "невысокими" темпами, что исключает какие-то чудеса. От момента, когда троглодит использовал первый камень для раскалывания кости, до времени, когда обкалывание камней вошло в обиход, прошел не один миллион лет.

Ниша трупоедения, особенно связанного с раскалыванием костей, была не слишком перенаселенной - крупные птицы-падальщики служили здесь, скорее, союзниками, первыми высматривающими добычу и неспособными достать костный мозг. Кстати, эта богатая протеином пища (у высших животных костный мозг составляет примерно 5% массы тела, для слона, к примеру, это 200-300 кг) отчасти также способствовала эволюционному развитию массы мозга. Ну а необходимость переноса камней к расположению останков сделала наших животных и "носильщиками", постепенно развивая функции рук.

Важней другое. Став постепенно высокоэффективными и специализированными "разбивателями" крепких органических останков с помощью еще более крепких камней, троглодиты не только не убивали крупных животных, но и должны были иметь жесточайший инстинкт "не убивать": иначе разрушилась бы их хрупкая экологическая ниша в биоценозе, целиком зависящая от успешности охоты этих животных.

Итак, "орудия труда" в нижнем и среднем палеолите были средствами разделки останков крупных животных и более ничем. Медленно эволюционируя вместе с троглодитами, их орудия неуклонно совершенствовались, пережив несколько связанных с вымиранием хищников кризисов. Интересными адаптациями здесь были сначала перенос раскалывающих свойств камней на сами эти камни, что дало лучшие рубящие и режущие свойства, позволив постепенно осваивать поедание не только костного мозга, но и мяса, затем долгое развитие симбиоза с разными видами хищников и травоядных, что опять-таки расширило возможности по поиску пищи и способствовало численному умножению "пра-людей".

Пожалуй, главным условием свободного доступа троглодитов к падали должна была быть полная их безвредность и безобидность для остальных животных. Возможно, приносили троглодиты и "пользу", например, сигнализируя об опасности соседям по системе биоценоза. Поэтому изначально "гибкая" глотка обезьяны-падальщика совершенствовалась на звукоподражании и освоении самых разных сигнальных систем, существующих у животных. Процесс этот пока не имел ничего общего с речью, зато он позволил троглодитам освоить необычайно большое количество вариантов выживания и форм симбиоза с другими животными.

Но все они были основаны на жесточайшем рефлекторном принципе "не убий". "Золотой век" Руссо, наверное, был именно здесь - на заре нехищного пра-человечества. Только это был рай падальщиков.

Следует сказать и об "открытии огня", которого тоже не было... Точней, оно было абсолютно бессознательно "совершено" троглодитом, думаю, вы сами способны догадаться, что можно произойти при обкалывании камня камнем на травянистой подкладке логова (несомненно, ничем не отличавшейся от логова любого другого высшего животного). зачатки огня возникали, таким образом, непроизвольно, сопровождая естественное бытие троглодитов. Постепенно происходила "локализация" огня для использования дыма от тления и тепла для вытапливания из скелетных костей костного мозга, много позднее - использование жара, золы, угольных ям для обогрева, совсем уж поздно - для приготовления пищи. Все это не позволяет говорить об "открытии огня человеком" вообще.

Кстати, дневной образ жизни (сбор костей в полуденный зной во время отдыха настоящих хищников, воздействие тепла кострищ и, позднее, угольных ям в пещерах) способствовал постепенной потере троглодитами волосяного покрова, что было еще одним уникальным для высших млекопитающих приспособлением.

Вторым следствием "всепогодности" троглодитов стала постоянная "сексуальная готовность" и у самок, и у самцов. Это позднее сделало людей "самым сексуальным животным", опять же, способствуя у троглодитов повышению плодовитости. Нечто подобное происходит и сегодня с одомашненными, содержащимися в постоянном тепле животными, быстро теряющими зависимость сексуального поведения от климатических периодов. С другой стороны, малоразвитые особи человеческого вида и по сей день испытывают остаточные эффекты гона и течки - в виде воспеваемых поэтами осенних и весенних повышений сексуальности.

Итак, и "орудия труда", и огонь, и обусловленные им поведенческие факторы, и развитый аппарат звукоподражания появились до разума, что снимает искусственную загадку "внезапного" явления человека с готовым камнем, костром, голой кожей, сексуальностью и речью.

Трагедия обезьяны-падальщика и начало ее "очеловечения" связано с возросшей трудностью получения мясной (и любой другой) пищи в конце среднего плейстоцена, когда новые мощные биоценозы стали вытеснять прямоходящих плотоядных высших приматов, несмотря на всю изощренную приспособляемость последних.

Удивительный выход, позволивший виду выжить, состоял в нарушении жесточайшего рефлекторного принципа "не убий", до сих пор служившего основой симбиоза троглодитов. Все дело в том, что инстинкт не распространялся на себе подобных и не запрещал убивать представителей своего собственного вида!

Экологическая щель, оставшаяся у обреченного высокоспециализированного, всеядного, но по преимуществу трупоядного вида, состояла в том, чтобы использовать в качестве самовоспроизводящегося пищевого источника часть собственной популяции. Адельфофагия ("поедание собратьев") не была "изобретением" троглодитов, она существовала давно, однако, нигде не достигала статистически значимого уровня, способного лечь в основу нового эволюционного витка.

Таким образом, кризис среднего плейстоцена имел 2 далеко идущих последствия - во-первых, бурное развитие доселе редчайшей среди высших животных адельфофагии, во-вторых, зачаточное расщепление самого вида на почве специализации особой пассивной и поедаемой части популяции.

Все известные антропологии находки этого и позднейшего периода однозначно говорят не просто о распространенности, но о нормативности поедания себе подобных у троглодитов. Охота была освоена намного позднее убийства. Парадоксальное существование двух противоречащих друг другу правил (нельзя никого убивать, но, вместе с тем, можно убивать себе подобных), а также эволюционная невозможность существования вида, "питающегося самим собой", могли привести только к одному последствию - расщеплению самих троглодитов на два подвида.

От прежнего вида сравнительно быстро откололся новый, становящийся экологической противоположностью, совокупностью особей, по мере превращения в охотников, прекращающих убивать себе подобных. Вместо этого компенсацией стало быстро налаживающееся "внутригрупповое" взаимодействие. Разумеется, "гуманная" разновидность троглодитов также могла заняться истреблением своих ближайших сородичей-"нелюдей", а позднее, в ходе дифференциации кодов второй сигнальной системы (возникновения праязыков) - всех "чужаков" вообще. "Нелюдей" же новоявленные Homo sapiens интересовали (и по сей день интересуют) более всего как пища.

Возможен, конечно, и другой вариант рассмотрения вопроса - "едомые", у которых каннибальской мутации не произошло, выделили из себя новый подвид "хищников", приобретших новые черты поведения. Принимая такую гипотезу, мы должны учесть и далеко идущие этические последствия, такие, как выводы о "прогрессивности" хищников по сравнению со "всеядными" и оправданности всей дальнейшей кровавой эволюции, переходящей в историю, и бывшей, по преимуществу, делом рук этих самых хищников.

А "поедаемые" уходили от антропофагов все дальше, за ними кочевали поедающие, это и есть разгадка стремительного (за 15-20 тысяч лет) расселения пралюдей по планете. Но об этом позже.

Мы не коснулись пока что проблемы возникновения второй сигнальной системы, т.е. речи. Между тем, это и есть проблема возникновения человека, как признают все научные авторитеты (например, Дж. Бернал).

Существенной особенностью, отличающей все известные нам системы речи от любых других развитых сигнальных систем, имеющихся у высших (и не только высших) животных, является наличие для любого обозначаемого явления не менее двух нетождественных, но свободно заменяемых и эквивалентных знаков (либо сколь угодно больших систем знаков). Их инвариант называется значением, а взаимная замена - объяснением или интерпретацией. Эта взаимозаменяемость (переводимость, синонимичность) делает элементы нашего языка собственно "знаками", как нормативными единицами человеческой речи. Другая иллюстрация этого же самого явления - наличие в речи для каждого знака антиномичного ему (вполне несовместимого, ни в коем случае не могущего его заменить). Без антиномии невозможно ни общение, ни обучение, ни понимание. Подобного нет в сигналах животных, и указанный фактор - суть отличия речи от этих сигналов.

Слово - единственный известный нам знак и единственное свидетельство мысли, заключенной в теле животного. Не слово - продукт мысли, но мышление - плод употребления речи. Полагаю, всем известные случаи с "Маугли" и истории болезней несчастных с поражением лобных долей или речевых центров мозга служат неплохим подтверждением данного тезиса. Физиологического "центра мысли" нет, "мыслит" весь мозг, а вот центр речи есть и давно уже идентифицирован. Разумеется, мы далеки от отождествления речи и "сути человека". Мышление, сознание, разум, творчество, воля или личность - сложнейшие производные речевой функции, но без нее их не могло бы быть. "В начале было Слово" означает именно это. Почему "Слово было у Бога и Слово было Бог" мы поймем немного позднее.

История исследования условных рефлексов у человека, механизмов двигательных реакций, особенностей энцефалограммы и чувствительности анализаторных систем давно показали, что абсолютно все стороны мозговой деятельности человека пронизаны вмешательством управляющих импульсов второй сигнальной системы. Прежде всего, речь идет о верхнепередних лобных формациях, выделившихся только у человека и являющихся анатомической основой аппарата второй сигнальной системы.

Но ведь это означает лишь то, что слово властно над всеми реакциями организма, в том числе, не осознаваемыми. А также то, что противоречения "духовных" и "материальных" актов, парадокса "тела" и "души" с точки зрения биологии не существует. Все на свете йоги, гипнотизеры, маги, колдуны или экстрасенсы, воздействующие на свой или чужой организм через вторую сигнальную систему, прекрасно об этих 2 вещах знают. Не хочет этого осознать лишь "обычный человек", и причины мы также раскроем ниже.

Великий русский ученый Иван Павлов установил факт, важнейший для дальнейшего объяснения: "вторая сигнальная система оказывает постоянную отрицательную индукцию на первую". Попросту говоря, слово всегда совершает тормозную, нечто запрещающую работу, прямо влияя на непосредственные "первосигнальные" реакции. У современного человека эта тормозная функция слова отчетливо обнаруживается лишь в раннем детстве, позже она становится скрытой, но не перестает действовать никогда, оставляя торможение глубочайшим ядром своего нынешнего функционирования у человека.

Префронтальная часть лобных долей мозга не только тормозит первосигнальные рефлексы (в общем понимании, любое прямое реагирование на окружающую среду), но и отвечает за преобразование речи в поведение, подчиняет поведение, освобожденное торможением от прямого реагирования на среду, выполняемому заданию или команде, формируя всякий план или программу действий.

Таким образом, лобные доли мозга, преобразуя речевые знаки в конкретную цель и осуществляя контроль за ее исполнением, составляют "интерфейс" между речевыми центрами и остальными отделами мозга, вполне подобными таковым у высших животных. Уникальное следствие этого состоит в том, что социальное пространство проникает внутрь индивида, а сообщения, адресуемые видовым окружением, становятся внутренним законом его поведения.

У всех троглодитов все верхние префронтальные формации коры и зоны в височной и теменной областях, отвечающие за второсигнальное управление поведением и восприятием, отсутствовали, будучи отличительным антропологическим фактором человека. Ни объем мозга, у неандертальца даже превосходивший человеческий, ни количество и глубина извилин особого значения не имеют.

Ядром общения является его суггестивная ("внушающая") функция. Эта функция находится не "внутри" индивида, там только воспринимающая "клиентская" часть суггестии (принимающий "аппарат" которой - как раз лобные доли коры), а "серверная" управляющая часть располагается в социуме, т.е. сфере взаимодействия между индивидами.

Внушение и есть изначальная сила слов. Слова, произносимые одним индивидом, непосредственно определяют и контролируют поведение другого, если только не наталкиваются на обратную контрсуггестию, обычно имеющую опору в словах третьих лиц и тем более сильную, чем выше статус или авторитет контрсуггесторов. Речь = суггестия + контрсуггестия, причем, контрсуггестию можно перенести и в левую часть равенства.

Начало всякого человеческого действия - подавление (торможение) собственных первичных реакций организма, затем отмененная моторика заменяется новой, "приказанной" извне. Так происходит и обучение детей в раннем возрасте.

Так же работает и речевое действие. Его первый и коренной акт - торможение, называемое также интердикцией или просто запретом, пусть даже происходит он через сложную эволюционно развитую "передаточную систему". Вторая фаза речевого воздействия на человека - собственно предписание или прескрипция, "делай вот так". Это и есть суггестия.

Таким образом, взаимодействие людей с помощью второй сигнальной системы основано на первичной фазе - интердикции, и вторичной - суггестии. Поскольку число взаимодействующих индивидов статистически велико, неразлучным спутником и диалектической парой суггестии выступает контрсуггестия или "противовнушение", в единстве и борьбе которых проходит коммуникативный акт. На нейрофизиологическом уровне такую же пару процессов представляют собой известные нам со средней школы возбуждение и торможение.

Позднейшей "надстройкой" является верхний, информативный уровень речи. Разумеется, он появился значительно позже, а "пра-речь" первоначально состояла лишь из приказов, требований и повелений. Масса лингвистических материалов могла бы это подтвердить в отношении любого языка.

Итак, самая глубокая основа речи - прямое влияние на действия реципиента в форме внушения. Между прочим, экспериментально подтверждены участие в актах мышления как дыхательной активности, связанной с аппаратом артикуляции, так и мышц гортани и языка. Это подтверждает глубочайшую генетическую зависимость мышления от речи.

Повторим еще раз, что ядро психики - речь, а ядро речи - внушающая работа слов.

Существенно, что суггестия не может быть просто активным побуждением к некоторому требуемому первой сигнальной системой организма действию. Чтобы быть выполненной, суггестия должна сначала запретить исходящие от первой сигнальной стимулы. Суггестия всегда противоречит рефлекторному поведению организма, ведь незачем внушать ему то, к чему стремится он сам.

Физиология нервной деятельности знает следующие основные явления в нервной системе:

• рефлекс - под этим простым названием скрывается сложнейший механизм. Все психические акты рефлекторны по своему генезису. Рефлекторные дуги, служащие "мозговым механизмом" рефлекса и связывающие входные реакции организма с выходными, интегрированы в центральной нервной системе. Мозг способен как соединять, так и разъединять (тормозить) их. Кроме того, одни дуги могут превращаться в другие, энергия многих одновременных раздражений может направляться в единственный канал ответа и наоборот, словом, никакая сложность суперсовременного компьютера не может пока сравниться с рефлексами даже несложного животного.
• неадекватный рефлекс - в связи с большой сложностью и неоднозначностью рефлекторных побуждений, возникает в результате столкновения двух "противоположных" импульсов (например, агрессии и страха, или иных противостоящих процессов, связанных, преимущественно, с противоречивым взаимодействием возбуждения и торможения). Проявляется внешне в "нелепых", неадекватных ситуации действиях животного. Считается доказанным, что у каждого конкретного действия есть какая-либо "неадекватная пара", находящаяся в скрытом состоянии, но проявляющаяся при условии, что новое "произвольное" действие ставится в ситуацию трудной дифференцировки. На "дне" генома присутствует, таким образом, множество специализированных двигательных комплексов. Организм способен "изобретать" и новые действия, все более удаляющиеся от начальных стереотипов.
• доминанта - в каждый момент на все виды рецепторов организма действует множество раздражающих факторов. Однако, в любой наблюдаемый момент можно выделить только ответ, поведенческую реакцию или движение, служащие рефлекторным ответом на эти раздражители. Отсюда следует, что львиная доля энергии тратится на торможение всех остальных, "неактуальных" для организма в данный момент рефлексов. Доминанта, суммирующая в себе возбуждения от разнообразных внешних (или внутренних) импульсов рано или поздно переходит в пессимум - такую силу и частоту раздражений, которые превращают возбуждение нерва или нервного центра в торможение. Функционально соответствующее торможению явление парабиоза состоит в том, что ткань утрачивает проводимость, приходя в состояние стойкого и неколеблющегося возбуждения.
• торможение - доминантному в сфере возбуждения центру всегда соответствует какой-то другой, пребывающий в тот же момент в состоянии торможения. По сути дела, этот второй "фокус" делает возможным осуществление организмом биологически необходимого (адекватного) действия, сам оставаясь бездейственным. Так, при появлении пищевого раздражителя, на адекватный пищевой центр поступает лишь меньшая часть возбуждений, а большая масса нейтральных для пищевого центра раздражителей устремляется на сопряженный неадекватный центр. Тем самым неадекватный центр оказывается мгновенно перевозбужденным, переходя в состояние парабиоза и глубокой заторможенности. Мало того, он тут же становится очагом или фокусом торможения в коре и во всей центральной нервной системе. Без этого доминанта слишком быстро "задавила" бы необходимое организму действие. "Общим путем" двух взаимных иннерваций являются весь мозг и центральная нервная система. Для осуществления действия надо затормозить все остальные возможные в этот момент действия, что требует перевозбуждения какого-либо второго центра, доминантного в отношении всех действий, кроме одного. Это явление, носящее название функционального антагонизма, развито у всех животных, имеющих центральную нервную систему. И оно же является ключом к возникновению речи у человека.

  Элементы описанной схемы двух доминант (бидоминантности) неравновесны. Достаточно "простой" механизм возбуждения мало меняется на разных уровнях нервной деятельности организма. Усложняющей процесс переменной является противостоящее ему торможение, доминанта которого "отнимает" все, что можно у системы возбуждения, формируя биологическую адекватность отклика на раздражитель. Активным началом является именно торможение, отсечение лишнего, повышение уровня избирательности откликов.

  К сожалению, в русском языке слово "торможение" не подчеркивает важности и активности соответствующей нервной функции. Торможение - это рабочее состояние организма, и высшие, эволюционно поздние его формы являются все более и более мощными и сложными в сравнении с возбуждением.

  По сути дела, базовым свойством всего живого является реактивность. А эволюция прасознания и позднее сознания - это, прежде всего, развитие все более совершенных средств не реагировать или реагировать узко избирательно, то есть, тормозить реактивность. Совершенствование сложного живого организма есть совершенствование торможения реакций.

  Чем развитее животное, тем успешнее оно "оберегает" себя от реакции. При этом никакой "экономии энергии" не происходит, напротив, ее расход на торможение растет в ходе эволюции в геометрической прогрессии. Так, высшие млекопитающие расходуют на килограмм живого веса 140-170 килограмм-калорий за жизнь, человек - более 700. При этом млекопитающие тратят не менее 30% энергии на возобновление массы чела, человек же - не более 5%. Все остальное уходит, в основном, на реакции торможения, тем более сложные, чем сложнее рефлекторные и коммуникационные процессы.

  Переход к человеку - всего лишь переход процессов торможения на качественно новый уровень.

• ультрапарадоксальное состояние - не наблюдаемая непосредственно тормозная доминанта осталась бы умозрительной гипотезой, если бы не поразительный феномен высшей нервной деятельности, называемый ультрапарадоксальным состоянием. Именно он дает возможность узнать, какая именно подавленная перевозбуждением деятельность играет роль тормозной доминанты в данный конкретный момент. Суть ультрапарадокскального состояния в том, что оно инвертирует (изменяет на обратные) функции возбуждения и торможения центральной нервной системы. Сам переход возбуждения в торможение имеет несколько стадий:
  • уравнительная стадия, на которой импульсы разной силы вызывают реакцию одинаковой силы;
  • парадоксальная стадия, когда импульсы разной силы вызывают реакцию, противоположную по силе;
  • тормозящая стадия, на которой импульсы вызывают в нерве стойкое неколебательное возбуждение, не проводящее их до рабочего органа;
  • ультрапарадоксальная стадия, когда "положительный" исходный раздражитель вызывает торможение, а "отрицательный" тормозной - возбуждение.

Только кора головного мозга имеет специфично выраженную ультрапарадоксальную фазу или неадекватный рефлекс. Однако, ничто не возникает на пустом месте - многообразные реакции неадекватных рефлексов, обычно "замороженные" в роли тормозных доминант, активизируются и выступают в видимых проявлениях в условиях "перестановки знаков", превращающей возбуждение в торможение и обратно, тем чаще и разнообразней, чем выше стоит вид на эволюционной лестнице.

Максимума неадекватные реакции достигают у высших приматов, что известно любому посетителю зоопарка. Следует полагать, что троглодиты, прошедшие достаточно длинный эволюционный путь от обезьян, обладали еще большей "коллекцией" неадекватных рефлексов. Кроме того, имеющееся уже у обезьян свойство имитатогенности (подражания) в усиленном у троглодитов виде способствовало развитию специфических дистантных звуковых контактов внутри популяции.

Таким образом, в нервной деятельности животных всегда и неизбежно присутствовало нечто "противоположное" их биологически рациональному функционированию. Случались, видимо, и применения неадекватных рефлексов к адаптации (хотя чаще их развитие, по логике, должно были приводить к гибельным для популяции последствиям). Не случалось лишь превращения "отрицательного" и "побочного" или "патологического" явления усложнения нервной системы в опору принципиально новой формы торможения, ставшей основой высшей нервной деятельности человека.

Из развитой тормозной доминанты с неизбежностью вытекает тот факт, что если суметь искусственно вызвать ("раскрепостить") тормозимые действия, то неизбежно затормозятся взаимосвязанные рефлексы, бывшие перед тем в активном состоянии. Понятно, что это дает мощнейший механизм для пресечения любых, даже самых сложных рефлексов и форм поведения животных.

Существует только один механизм, способный вызвать к жизни эту машину - сила имитации, "заразительная" у высших животных без какого бы то ни было подкрепления. Абсолютно бессознательные подражательные рефлексы, возникающие просто в ответ на внешнее проявление рефлекторного акта, производимого другим животным, способны вызвать некое действие у другого индивида. Представим, что это действие было у данного индивида тормозной доминантой для того или иного адекватного действия, которое проявилось бы у него в ультрапарадоксальном состоянии как неадекватный рефлекс. В этом случае подражание превратит заторможенное действие в активное, в возбужденное, а тем самым затормозит соответствующее адекватное действие.

Точка возникновения нового уровня торможения - это "точка пересечения" неадекватных рефлексов и имитативности. Этот тормозной механизм и есть интердикция или запрет.

Качественный перелом произошел с огромным эволюционным подъемом интенсивности явления имитативности в ходе эволюции троглодитов. Уже у шимпанзе есть способность выбрать или даже сделать предмет, опираясь на предложенную экспериментатором форму, то есть, возможно подражание не только действию, но и результату действий. На некотором этапе эволюции троглодитов форма обрабатываемого камня также стала независимым стимулом подражательной активности, обнаружив самодовлеющее значение наряду с его функциональным назначением.

Высочайшая имитативность детей доречевого возраста, намного превышающая таковую у обезьян, служит подтверждением того, что сила и диапазон имитативности намного возросли в семействе прямых предков человека.

Номенклатура "орудий труда", то есть, однообразно-примитивным способом обработанных камней, меняется от 10-20 видов в нижнем неолите, до 90-100 в верхнем.

За полтора миллиона лет это быстрый, но не невероятный по эволюционным меркам рост. Получается, что малейший сдвиг в технике изготовления "орудий" требовал никак не меньше 200-300 поколений троглодитов. Никакие процессы индивидуального сознания и речевой коммуникации не были бы связаны со столь медленным историческим ростом. А вот высокий уровень имитативности и эволюционно быстрое ее развитие, достигшее у троглодитов пика, здесь очевидно.

С другой стороны, интердикция, составляющая высшую форму торможения в деятельности центральной нервной системы позвоночных, достигла максимального развития у тех же троглодитов. Эти два фактора не могли не "скреститься", дав качественно новый феномен.

Зачаточная интердикция как запрещающий сигнал "отвлечения внимания" встречается еще на далеких от человека ступенях эволюции.

Интердикция в полном смысле слова состоит в таком воздействии неадекватного рефлекса, когда путем имитации в другом организме провоцируется активное выражение тормозной доминанты некоторого действия. По сути дела, это действие "временно запрещается". С течением эволюции исходное звено - неадекватный рефлекс первого из двух организмов - способно "оторваться" от обязательной зависимости от ультрапарадоксального состояния. Бывший "неадекватный рефлекс" может биологически закрепиться как полезный акт самообороны или как активное воздействие на поведение другого индивида.

В пределе, интердикция способна вызвать торможение всякой деятельности другого организма одним соответствующим сигналом. Предел этот недостижим на практике (поскольку должна оставаться некоторая резервная активность для торможения всего остального), но именно развитая "общая интердикция" служит последней ступенькой ко второй сигнальной системе.

Подражая голосам животных других видов, чаще всего представлявшим собой неадекватные рефлексы, наш троглодит за миллионы лет научился вызывать в них ответную реакцию. Тем самым, собрав в своем еще нечеловеческом горле голоса всех животных, троглодит оказался вооружен грозным и небывалым оружием еще до возникновени речи и сознания.

Абсолютно безопасный и никого не убивающий вид-падальщик учился в какой-то мере управлять поведением представителей других видов.

В эволюции не существует линейного роста. Тем более, не является "постепенно растущим" человеческое мышление. Многочисленные исследования онтогенеза ребенка показывают, что сначала оно даже "вредно" для индивидуального организма, делая его более беспомощным, и обнаруживая свои преимущества лишь гораздо позднее. Но как было дело в антропогенезе? Ведь естественный отбор не сохраняет "вредных" признаков и не планирует стратегически. Возможное объяснение существует: сначала мышление было полезно не данному виду или подвиду, а другому или другим. Логично предположить, что "разделение" поздних троглодитов началось именно так - с тенденции распространения сигнальной интердикции на себе подобных. Вспомним также, что мы говорили выше об отсутствии запрета на убийство себе подобных. В пределе эта тенденция привела бы к полному превращению одних в "пожирателей", а других - "в пищу". Однако, двойственные по сути нейрофизиологические механизмы неизбежно активизировали и противодействие - асуггестивность, невнушаемость, неконтактность.

Именно здесь заканчивается эволюция и начинается пра-история. Еще Дарвин писал, что "если бы у какого-то вида был найден признак, полезный другому виду или даже - с учетом внутривидовой борьбы - другой особи того же вида, это оказалось бы неразрешимой проблемой для теории естественного отбора". Таким признаком стал начинающийся антропогенез. С этого момента Дарвин уходит на пенсию.

И вот чем было первое слово - приказом убийцы, возможно, даже самим убийством. И вот с чем связано ощущение тайной и страшной власти слов, знакомое каждому пишущему.

Но вернемся к материалу. Можно выделить три "блока", характеризующих работу нервной системы человека:

• сенсорно-афферентный блок осуществляет прием, анализирование, обработку внешних раздражений;
• эффекторный блок осуществляет двигательные и вегетативные реакции, а также поэтапно корректирует большие системы действий;
• суггестивный блок выполняет замену указаний, поступающих с первого блока или ответов от второго блока другими инструкциями, получаемыми по второй сигнальной системе. По сути дела, здесь выполняется "регулирующая" функция, межиндивидуальная по своему происхождению. Функция, ранее разделенная "между" индивидами, становится способом самоорганизации деятельности одной особи, интерпсихическое действие превращается в интрапсихическую саморегулирующуюся систему. А связано все это с преобразованием суггестии в контрсуггестию.

Кардинальное преобразование - переход интердикции в суггестию, запрета во внушение, происходит уже у человека. Физиологически этому процессу соответствует появление развитого префронтального отдела лобной доли коры за счет уменьшения объема затылочной доли, которая ранее неуклонно развивалась.

Подчинение действий человека словесной инструкции, идущей от другого или от самого себя, связанное с оттормаживанием остальных реакций и избирательной активизацией нужных нейрофизиологических систем лежит в основе второй сигнальной системы. Именно эта директивная, а не коммуникативная функция стала основой нашей речи.

"Полная интердикция", парализующая все возможности, кроме спровоцированного имитацией действия, может считаться уже суггестией. Но в перспективе возможна куда более совершенная суггестивная система, способная навязать многообразные (в пределе - любые) действия. Для этого действия следует различать и обозначать некими устойчивыми знаками. Значит суггестия, изначально выросшая из противопоставления двух сигнальных систем, тем самым несет в себе и начало их согласования. А это означает возможность контрсуггестии.

Спецификой развитой суггестии становится абсурд. Одновременная реакция на два противоположных стимула невозможна для отдельного организма - но она возможна в отношении между ними! Ведь второй организм реагирует на два противоположных стимула (неадекватную реакцию организма 1) не непосредственно, а воспринимая реакцию первого, выражающую как несовместимость стимулов, так и одинаковость их действия. Имитация, адресующая такой "сдвоенный" сигнал обратно первому организму (или какому-то другому), вызовет в нем "потрясение". Звук или жест - и предметное действие или вещь, окажутся отождествленными - и одновременно исключающими друг друга! Затянувшееся "столкновение" двух противоположных процессов, возбуждения и торможения, которое приведет у животного лишь к нервному срыву с последующим восстановлением и потерей связи, здесь останется "внутри" суггестивного акта.

Внушающий фактор должен не просто запретить то, что порождают собственные ощущения и импульсы индивида, но и вообще лежать вне норм и механизмов первой сигнальной системы. Это нечто биологически "бессмысленное" и "невозможное" служит, однако, постоянным основанием сферы общения, преобразуясь в генезисе второй сигнальной системы в устойчивую форму.

"Ультрапарадоксальная фаза" для человека в отношении высшей нервной деятельности на уровне второй сигнальной системы пожизненна.

Устойчивые нелепости в форме "то же, но не то же", "и это, и противоположное" и есть выход на уровень, невозможный для животного. Вся последующая история ума - это медленная эволюция средств разъединения элементов, составляющих начальный абсурд. Этому противоречивому объединению неизбежно соответствует эмоциональная реакция, которая свидетельствует об абсурде и нуждается в нем. Как сказал А. Элькост, "всякое человеческое чувство в норме амбивалентно". Другой классик сказал об этом значительно короче - "обезьяна сошла с ума и стала человеком".

Животное имеет дело либо с "тем же" раздражителем, не отличая новый от предыдущего, либо "с другим", дифференцируемым нервной системой от прежнего. Человек - с очевидным различием и независимым бытием двух предметов или представлений и вместе с тем - с их сходством или отождествлением. Если нет любой из двух сторон, "понятие" невозможно.

Гораздо более поздняя формальная логика преодолевает "сублогику" абсурда. Она вторична и является лишь "невыполнением условий" абсурда, в которых A=B, а другое есть то же самое. При этом, A и B столь же несовместимы друг с другом, как нейрофизиологические явления возбуждения и торможения. Но человек не может сливать вместе возбуждение и торможение - он может только сливать два раздражителя противоположного знака.

В далеком прошлом всякая бессмыслица внушала трепет или экстаз, с развитием речи и мышления бессмысленное лишь провоцирует усилия осмысления. "Речь есть не что иное, как осмысление бессмысленного". То, что абсурдно с точки зрения логики, с точки зрения физиологических процессов и есть эмоция.

А первое слово - ни в коем случае не обозначение предмета или процесса. Это - заклинание, парализующее волю.

Сутью сознания является глубочайшая, коренная неадекватность бытию. Не это ли мы пожинаем, заполнив Землю?

В начале было Слово. И владеющий Словом был как бог. Но человек не мог не иметь самых тесных и многообразных отношений с видом, от которого он стал отличаться и отделяться.

Две разновидности троглодитов не могли не существовать вместе и рядом достаточно долго, становясь в ходе этого соседства подвидами, а затем и видами, тесно связанными между собой как пищевой цепью, так и половыми связями.

Толчком к стремительному и взрывному по эволюционным меркам росту человечества стало стремительное отпочкование "homo sapiens" от троглодитов. Размежевание экологических ниш и форм поведения происходило при этом в пределах одних и тех же ареалов обитания, что предполагает особый механизм отбора, противоположный дарвиновскому. Вид, отличающийся инверсией процессов высшей нервной деятельности, "антиживотное", только по "антикритериям" и мог получиться.

"Загадка человека" полностью находится в периоде разделения "homo sapiens" и троглодитов, длившемся всего 15-25 тысяч лет. Вполне бессознательным и стихийным интенсивным отбором троглодиты и выделили из своих рядов особые популяции, ставшие затем особым видом. "Разводимая на убой" и отделяемая от скрещивания форма отвечала прежде всего требованию высокой податливости на интердикцию. Это были "большелобые", с "переразвитыми" лобными долями. В них вполне удавалось подавлять импульс к защите. При этом троглодиты поедали их приплод. Возможно, внушаемые "рабы" с "подавленным" суггесторами инстинктом "не убий" даже убивали других животных для троглодитов, пополняя их запасы мяса.

Все мучительные обряды инициации, распространенные абсолютно у всех примитивных народов, в символической форме хранят память о временах, когда убийства достигших половой зрелости мальчиков были настоящими, а тела их шли в пищу троглодитам. Лишь самые внушаемые, отбираемые троглодитами по этому признаку (напомним еще раз, что никакой особой "разумности" для такого отбора не нужно), могли уцелеть, и попасть в число тех особей, что постепенно отпочковывались от троглодитов, образуя изолированные популяции их "кормильцев". Такое разделение было, скорее всего, узко локальным феноменом - современные данные предполагают, что все современное человечество - потомки очень малого числа предковых особей.

Вторым удивительным фактом является невероятно быстрое (порядка 15-20 тысяч лет) расселение ранних людей по земному шару. Ни хозяйственно-кормовыми, ни климатическими причинами такое расселение объяснить нельзя. Надо полагать, что "перволюди" старались отселиться от троглодитов, использующих их в пищу с опорой на мощный нейрофизиологический аппарат интердикции. И троглодиты, и "приспособившиеся" к ним общины людей географически перемещались вслед за этими первыми переселенцами.

Было бы слишком просто разделить прачеловечество на "внушающих" и "внушаемых" или предположить, что каждая конкретная особь могла играть то одну, то другую роль, не сливаясь с ними. В "двунаправленном" отборе раннего антропогенеза, с одной стороны, обособлявшего человекоядных и все более специализирующихся на этом хищных троглодитов, с другой - еще неспособных противостять их интердикции, но постепенно вырабатывающих контрсуггестивные системы ранних людей, должен быть неизбежно возникнуть и третий "приспособительный" тип, способный имитировать действия первого, но в итоге неспособный ему противостоять, своего рода "суггестор-имитатор". Именно и только в этом могло состоять "приспособление" части прачеловечества к троглодитам.

Биологическое противоречие между этими тремя типами достигало все большей зрелости внутри мира пралюдей. При этом более примитивные формы суггестии действуют по отношению к более примитивным группам, а более "сапиентные" пралюди находят от них защиту ("непонятность для других", "кодирование", взаимное обособление общностей по принципу этого "кодирования" "своих" от чужих побуждений, т.е. "самозащита непониманием" от повелений и поведенческих норм, действительных лишь среди соседей).

Все более усложненные варианты суггестии устанавливаются в отношениях уже между сапиентными формами, тем более становясь "непонятными" для отставших и отбрасываемых в мир животных троглодитов. Последним действием естественного отбора было здесь, по-видимому, энергичное (возможно, произошедшее лишь в одной популяции) закрепление формирующихся нейродинамических устройств в мозге становящегося человека. Средний суггесторный тип размывается, все дальше отбрасываются назад и постепенно истребляются троглодиты. Впрочем, потомки их остаются в составе человеческого рода.

Но человек не мог уйти из животного мира "чисто". В составе человечества осталось немалое число прямых потомков как первоубийц-троглодитов (или предельно близких к ним биологически "палеоантропов"-"хозяев"), так и их спутников и подражателей - суггесторов-манипуляторов. В результате сложных процессов антропоморфоза в мире становления раннего человечества образовалось три вида рассудочных существ, в дальнейшем только расходившихся по своим поведенческим характеристикам.

По меньшей мере один из них является хищным видом, причем с противоестественной ориентацией этой хищности на других людей!

Именно эта направленность не позволила из-за дистанционной неразличимости образовать видовые ареалы проживания, а привела к возникновению трагического симбиоза, ставшего с течением времени нынешней социальностью с ее государствами.

Итак, знакомьтесь, человек:

Вид 1 - хищный палеоантроп ("неотроглодит"), предельно близкий к своему дорассудочному предшественнику, подавлявшему с помощью интердикции волю сородичей и убивавшему их.

Вид 2, также хищный - суггестор, успешно имитирующий интердиктивные действия "палеоантропа", но сам не способный противостоять психическому давлению последнего.

Вид 3 - не хищный "суггерендный" внушаемый тип, не имеющий адекватных средств психологической защиты от воздействия парализующих волю импульсов интердикции. Это - "человек разумный".

Назвать эти три группы "видами" позволяет различие между ними в морфологии коры головного мозга. А так как описываемые видовые признаки относятся к специфике органа, имеющего ряд существенных отличий от соответствующего органа у животных, то и проявления этих различий имеют свои особенности. И относятся они главным образом к мыслительной деятельности и нравственности, то есть, к параметрам, не имеющим до сих пор иной классификации, кроме субъективных оценок понятий добра и зла. Надо полагать, что понятие "вида" нуждается в применении к человечеству в расширении. Ведь значительная часть процессов вырождения и вымирания межвидового гибридного потомства проходит у людей в более сложных и социально-зависимых формах, чем у животных.

Неформальным эмпирическим доказательством существования видового разделения человечества ряд наблюдателей считает и тот факт, что в любых экстремальных условиях многие человеческие сообщества распадаются на малые группы, устроенные по принципу "тюремной камеры": главарь-"пахан", "свита приближенных", занятая донесением воли пахана в массы и "идеологическим обслуживанием", а также наиболее многочисленная "исполнительная масса". Официальная социальность, впрочем, построена по ненамного отличающимся образцам, предельно точно вскрывая и демонстрируя видовой состав человечества.

Любопытны и опубликованные после "дела Пичушкина" факты, подтверждающие измененную морфологию лобных долей мозга у всех проанализированных маньяков-убийц. Только говорить нужно не об изменении, то есть, болезни или патологии, а о видовых признаках убийц-неотроглодитов.

Столь явное поведенческое различие трех видов, возникшее при переходе к хищному внутривидовому поведению, с учетом продолжавшихся во времена "разделения" промискуитетных отношений, не могло дать в итоге сколько-нибудь однородную популяцию. Удачным здесь кажется сравнение трех видов людей с волками, шакалами и собаками соответственно. При этом, все многообразие "собачьих пород" - рас и народов - не отменяет того факта, что болонке намного ближе овчарка, чем очень похожий на эту овчарку волк. Основная разница между ними в том, что при любом удобном случае волк спокойно съест "сестру по крови".

Сообщества высших животных обычно строят свои социальные взаимоотношения иерархически, образуя ступени особей, отличающихся уровнем привилегий. Внутривидовая агрессивность при этом, как правило, служит и поддержанию иерархии, и "смене элит", осуществляемой путем "выяснения отношений" между самцами. Функциональный уровень такой агрессивности всегда ограничен, хотя и может существенно обостряться в любых неблагоприятных условиях. Но только троглодиты - прямые предки человека - довели эту иерархию до устойчивого внутривидового истребления, что и было одним из основных факторов осознания уже прачеловеком реальной смертельной опасности, исходящей от такого же существа, как он сам.

"Такой - но не такой же " - по-видимому, это и есть самая первая мысль, страшный абсурд, ведущий к первому проблеску сознания, ставшему детонатором мгновенного по эволюционным меркам становления рассудка.

Именно так, в страшном озарении, могло произойти первое открытие человека: "я могу быть убит таким же существом, как я сам!" Здесь заключалось буквально все - самоосознание, "овладение собой, как объектом", вероятностное прогнозирование будущих событий, в общем, все факторы, на которых, как считается, основан человеческий рассудок.

Другие парадоксы, лежащие у порогового уровня мысли, могут быть сформулированы на современном языке близкими фразами "другое есть то же самое", "такой же, как я - это не такой" или "я - это не я". Последнее, впрочем, предполагает уже саморефлексию.

Подобные вещи повторяются и в онтогенезе. Мне повезло (или не повезло) запомнить свою первую мысль-потрясение, пришедшую в возрасте около трех лет: "теперь я - только я, вот это"... В равной степени такой факт может, при последующем осмыслениии спустя годы, навеять мысли и об эволюционной природе рассудка, и религиозные настроения. Ведь сознание наше по своей природе диалектично. В нем не просто есть возможность выбора. Оно само есть эта возможность.

При самоосознании, являющимся, собственно, рождением рассудка, происходит и неизбежное запечатление ("импринтинг") хищного поведения, что делает убийства себе подобных, вообще говоря, естественным актом для рассудочного человека. В этом плане "импринтинг человекоубийства" видится той самой ценой, которое человечество заплатило за приобретение рассудка.

Стремительное развитие рассудка пра-людей напоминало игры по олимпийской системе: "выбывшие" покидали игру мгновенно и навсегда. Не совладавшие с возрастанием суггестивного воздействия, не имеющие достаточных средств самозащиты, просто съедались. Возможно, некоторые популяции, рано "ушедшие в сторону" и расплатившиеся за это слабостью мыслительного аппарата контрсуггестии, то есть, гипертрофированной наивностью и примитивностью второй сигнальной системы, дают пример того, насколько "малосущественными" в физиологическом и эволюционном масштабе, но огромными в свете антропогенеза были происходящие изменения. Первыми здесь приходят на ум австралийские аборигены.

Мощнейшим двигателем этого эволюционного взрыва были хищные потомки троглодитов, не дающие никакой возможности остановиться на любой стадии процесса. Внутривидовая агрессия не прекращалась, аналогичные по эволюционным возможностям суггесторы не дремали, так что защитные меры требовали не сбавлять темп этой ментальной "гонки вооружений".

Высоко конкурентным по отношению ко всей остальной биосфере пралюдям было очень трудно сосуществовать лишь с себе подобными. Людоедство - неотъемлемый атрибут сначала популяции мутирующих троглодитов, а затем возникающих пра-сообществ, - главное объяснение стремительного рассеяния человечества. Всего за несколько тысячелетий, гонимое страхом и ненавистью к себе подобным человечество заняло практически все доступные и пригодные к обитанию территории.

Рассеяние завершилось состоянием неустойчивого равновесия и неустойчивых коммуникаций между группами людей. Началась история, состоящая, главным образом, из отвратительного нагромождения бессмысленных массовых убийств и непрекращающейся череды межгруппового и межличностного насилия. По уникальным - совершенно в другом плане, выходящем за рамки статьи, - причинам, начался, а затем принял лавинообразный характер "прогресс" - этот процесс изготовления и усовершенствования орудий убийства со смежным подпроизводством приспособлений, способных облегчить повседневную жизнь.

Природа оказалась беззащитна перед своим порождением-человеком. Последний в массе своей тоже не сумел осознать себя не безжалостным захватчиком, но другом и хозяином Земли. Да и могло ли такое случиться? Адельфофагия, сыграв роль детонатора в стремительном становлении рассудка, навсегда осталась в генах человечества "первородным грехом" агрессивности. Двойственность, ужас и абсурд, составляющие самую суть мышления, создали уникальное существо, не находящее покоя и равновесия ни в собственной жизни, ни в отношениях с себе подобными.

С разделом "сфер влияния" и формированием устойчивых социумов, агрессивность трансформировалась в непрерывную жестокую охоту за "чужими" соседними племенами. Использующие другую систему кодировки, племена эти искренне не считались за людей, так что каннибализм продолжал сопровождать человечество почти всю его историю.

Изменилось и устройство общества. Хищные особи, присутствуя в большинстве социумов, неизбежно приходили и приходят в них к власти, перенося значительную часть присущей им агрессии на соседние этнические группы. Любая устойчивая власть предполагает, что наверху общества находятся неотроглодиты, управляющие с опорой на "государственный аппарат" из суггесторов. Ведь иная система будет крайне недолговечна, обычным людям, оказавшимся наверху, просто не хватит злобной силы, да и сообразительности. Разумеется, все нижние этажи усложняющихся с течением истории властных структур заняты обычными людьми, но роль их всегда сводится к выполнению решений и воли хищников.

"Выпавшие" из официальных структур "оппозиционные" неотроглодиты поневоле становятся антиобщественными элементами. Крупнейшие мятежники, разбойники, бандиты, революционеры, заговорщики всегда и во все эпохи обнаруживают звериный оскал хищника. Придя к власти, они не будут отличаться от прежних властителей ничем. Разве что дежурная жестокость сытых убийц, присущая устойчивой власти, заменится на некоторое время кровавым пиршеством дорвавшихся до добычи голодных волков.

Суггесторы (ниже мы назовем их более подходящим именем), разумеется, также не заняты лишь исполнением воли хищников. Основная их масса, отличающаяся высокой адаптивностью и "хитростью", во все времена идет по пути приспособленчества и обмана, их типичные занятия - это торговля чужим трудом, финансы, все виды мошенничества, политика и т.п. Известный суггестор Макиавелли лучше и полнее других описал кредо этого вида людей. Не обладая лютой кровожадностью "вождей", расчетливый суггестор вонзит клыки в горло жертвы лишь тогда, когда будет уверен, что она вполне беззащитна. "Шакалье поведение", пожалуй, описывает суть суггестора лучше и короче всего.

Люди в большинстве своем во все времена составляют аморфную массу, легко поддающуюся любой нужной в данный момент хищникам суггестии, называйся она "агитацией", "идеологией" или "текущей политикой партии". Чаще всего суть этой централизованной суггестии в том, чтобы мобилизовать "стадо" на захват нужных хищникам ресурсов или кровавую борьбу с соседним социумом. Всегда и везде помимо "стада" это человеческое большинство именуется уничижительными словами вроде черни, быдла, толпы, простолюдинов, наконец, "народа", который так любят наши властители. Существует и "эзотерический" термин - в самых разных социумах при общении хищников между собой людей называют "кормом" или "мясом". Не следует понимать это в переносном смысле - верхушка "чистокровных" хищников всегда и везде любила человечину по торжественным случаям.

Повышенная конформность и внушаемость, доставшаяся человечеству от поедаемых антропофагами предков, делала и делает такую ситуацию повторяющейся. Ни кровное родство, ни религиозные установки, многие из которых еще вчера внушались суггесторами, пока ситуация не изменилась, ни страх потерять имущество или жизнь обычно не могут удержать человека от исполнения воли хищника. История движется в зависимости от того, насколько сильно и в каких формах грызутся хищники за власть, ресурсы и деньги.

Мы искреннее недоумеваем на чудовищную бесчеловечность наших "вождей"? Ребята, они просто биологически другой вид. И рассматривают нас только в качестве корма. Нравственность - функция морфологии коры головного мозга. И у них просто нет этой функции. Определяется это только происхождением, никаким воспитанием тут ничего не исправить. Кстати, понедоумевайте и на тот факт, что в течение всей обозримой истории Россией управляют всего 5000 семей.

Пора избавиться от мифа о "едином человечестве". Лишь крайней глупостью (точней, внушаемостью) "корма" объясняется наложенное на эту тему табу. Чудовищные факты и кровавые последствия деятельности нелюдей и оборотней - прямо перед нами и каждый день. Но один из особенно тщательно внушаемых современной системой воспитания миф - единство людей, несомненно выгоден как хищникам, так и суггесторам (обычно берущим на себя руководство самим "воспитательным процессом"). Давайте повторим еще раз виды и подробнее опишем каждый из них.

• Хищники (неотроглодиты, "нелюди", "волки").

  Человеку-хищнику необходима человеческая кровь.

  А единственным безопасным местом отправления насилия является бесконтрольная власть.

  Вся суть и тайна всех "тайных доктрин" - только в этом.

  Смысл бытия хищной особи - психосоматическое наслаждение от убийства.

  Хищник "чистой крови" чаще всего людоед, его потомок - беспощадный садист или тиран-властитель.

  Это уловил и популярный автор Григорий Климов, увы, не сказавший в своих интересных исследованиях всей правды, лишь пару раз намекнув, что она слишком нелицеприятна. У Климова видовую типизацию заменил абстрактный "дьявол" или "комплекс власти", являющийся, к тому же, вырождением, берущим корни в инцесте и гомосексуальных импульсах. Меж тем, корни эти - в стандартной для живой природы нежизнеспособности межвидового потомства, помноженном у человека на особый характер антропогенеза.

  Историческое время, как и пресловутый прогресс, в первую очередь - бесконечная война хищников, основные тяготы которой выносят на себе подневольные и внушаемые нехищные люди. Взаимное уничтожение неотроглодитов постепенно снижает "общую кровожадность" человечества, но процесс этот происходит довольно медленно - по крайней мере, куда медленнее истощения биосферы.

• Падальщики (суггесторы, "оборотни", "шакалы") - спутники и "шестерки" хищников, подбирающие за ними объедки и тиранящие "мясо" едва ли не с большим удовольствием.

  В меньшей степени, чем остальные виды претерпев и "каннибальскую" суггестивную, и "человеческую" антисуггестивную мутацию, закрепив поневоле в своих генах "двойную" маскировочную адаптацию и к каннибалам, и к людям, именно они в наибольшей степени сохранили родовые черты падальщика-предка, что и дает нам основание для этого неформального названия. По внешним чертам родство с обезьяной-падальщиком также проступает нередко.

  Тяга к падали и привычка к объедкам с хищного стола часто приводит их к го***едству (это не метафора, а распространенное среди "творческих людей" "развлечение") и другим подобным перверсиям.

  Вот второе крыло и вторая тайна всех этих эзотериков.

  Падальщик по натуре приспособленец. В сегодняшнем обществе он может уже не следовать рабски за хищником, прислуживая ему, и во многих местах го***еды стали образовывать собственные кланы. Набирают в них, как правило, по признаку половых извращений, все остальное глубоко вторично.

  Правда, в отличие от беспощадной конспирации и полной тайны того, что происходит в обществах хищников, общества го***едов вынуждены контактировать с миром, да и просто интеллектуально неспособны изолироваться.

  Так устроены почти все "закрытые клубы", "тусовки творческой интеллигенции" и "благотворительные общества", которые вы знаете.

  Хитрые го***еды обладают повышенной выживаемостью в условиях нестабильности, когда хищники грызутся, а люди гибнут на их войнах. Оттого шакалья мразь - закваска всех революций, а "лживость, лживость и еще раз лживость" - их неизменное кредо.

  Если людоед неудержмо стремится к власти в жажде безнаказанно убивать, то основной двигатель мелкого хищника-го***еда - успех и слава любой ценой, которые могут помочь ослабить терзающий его комплекс неполноценности перед "настоящим" хищником вкупе с гордыней перед "быдлом".

  Как и всякие хищники, людоеды и го***еды в человеческих популяциях составляют заметное численное меньшинство. В противном случае была бы невозможна и стабильная социальность. Проблема их влияния усугубляется тем, что история скрещивания человеческих видов насчитывает многие тысячелетия и "проклятые гены" есть во многих из нас.

  Поэтому тут же, обычно рядом с суггесторами, болтаются всякого рода психопаты - в основном, межвидовая помесь. По жесткому закону природы, межвидовое гибридное потомство неизбежно вырождается, однако, как уже указывалось, значительная часть этих процессов протекает у человеческих видов в русле антропогенеза, давая куда более сложные и причудливые картины, чем у животных.

  Впрочем, современный уровень понимания механизмов наследственности уже позволяет построить и физиологическую картину вырождения в некоторых частных случаях. Так, мужские гибридные потомки неотроглодитов по доминантной ветви, рожденные от нехищной женщины, будут внешне вполне "нормальны", но уже у их потомков мейоз будет проходить с серьезными отклонениями от нормы. При этом рождение девочек либо затягивает эти процессы еще на поколение, либо сразу пресекает данную ветвь бесплодием гибридной женщины. Поэтому Климов и пишет, что "дьявол дегенерации неуловим". Мы можем бороться с ним лишь одним способом - не скрещиваясь с хищниками и научившись достоверно отличать их.

• Корм (собственно, люди) - а существуют ли они, если понимать это слово в привычном "гордо звучащем" смысле? Хотелось бы ответить утвердительно, но пока ничто не указывает нам на превращение homo sapiens в особый четвертый вид, кардинально избавившийся от внушаемости и перешедший к саморегуляции второй сигнальной системы. Ведь эволюционно такой вид был бы "лишним", эволюционные методы отбора больше не действуют в социуме. Но это не значит, что эволюция человека закончена. Возможно, она только начинается в формах антропогенеза.

  Пока что люди - это корм, и единственным позитивным смыслом бессмысленной и жестокой истории является медленное (то есть, вполне нормальное по эволюционным меркам, но медленное с точки зрения темпов истории) развитие третьей сигнальной системы, делающей человека человеком.

  Давайте поговорим об этом подробней.

Развитие вида homo sapiens означает его дальнейшее продвижение по пути разумного поведения. Звучит слишком расплывчато. Да и само понятие "человек" нуждается в уточнении, коль скоро так трудно провести границу между ним и человекоподобным зверем.

Фундаментом рассудочного поведения служит внушаемость, легкая поддаваемость суггестии. Отсюда ясно, что применение какого-либо нормативного критерия к человеку и его поведению слишком произвольно. Нормально то, что в данный момент "общественно нормально". "Ненормально", когда поведение индивида нельзя скорректировать извне. Следовательно, ненормальное поведение - это невнушаемость.

Пределы невнушаемости - от сверхактивности маньяка до недоступности кататоника - равно означают недоступность сознания для средств вербально-смыслового воздействия. Нормальный человек должен подвергаться суггестии, он находится в довольно узкой полосе между этими "полюсами" упрямства и неукротимости предельной степени с одной стороны и полной пассивной недоступности - с другой.

Все остальное - ненормально. И с точки зрения человека "нормальное" поведение неотроглодита, характеризующееся неумеренной кровожадностью, есть поведение животного, обладающего рассудком.

Именно в силу своей "нормальности" и конформной разумности человек на протяжении всей своей истории остается в полном распоряжении хищных не-людей. Видовое поведение не корректируется. Хищник останется хищником, внушаемый человек - человеком. Однако, опыт последних столетий показывает, что по устранении или хотя бы ослаблении "хищности" социальной среды уменьшается и "хищная ориентация" обычных людей. Впрочем, очень незначительно.

Единственным проходом между Сциллой необходимой человеку внушаемости и Харибдой вызванного внушаемостью рабства является генетически закрепленная у человека и отсутствующая у хищных человекообразных видов предрасположенность к самокритичному мышлению, самоуправляемости (а в идеале - и к самоуправляемому поведению). Самокритичное мышление - не только новая самостоятельная форма рефлексии, но и основа человечности, сформировавшейся уже вне эволюционного процесса и вопреки хищному воздействию. Это и есть дальнейшая эволюция.

Способность к самокритичному мышлению - производная от морфологии коры лобных долей головного мозга. Самокорректировка вырабатывающихся механизмов контрсуггестии была необходимым условием формирования достаточной для выживания защиты, в то время как хищнику достаточно было совершенствовать суггестивный аппарат, а "приспособленцу"-суггестору - имитировать сопровождающие как сапиентное, так и хищное поведение механизмы. Первое, что дает использование этой человеческой специфики - способность к мышлению "второго порядка", "мышлению о мышлении", своего рода философской рефлексии. Распространение познавательного интереса на само познание, поиски смысла жизни и попытки осмысления ее в целом делают соотношение объекта и субъекта познания в уже не просто сложным, но парадоксальным и металогичным, порождая бесчисленные точки зрения на один и тот же предмет и создавая в пределе все многообразие существующих мировоззренческих систем.

Исчерпав достижимое на данном уровне рефлексии многообразие, металогичное познание неизбежно выходит на предельный уровень "свертки" в форме утверждения сверхценностей. В противном случае мы получим противоречащее законам природы "бесконечное колебание" или "вечный парадокс". Религиозное сознание, сутью которого является как раз утверждение предельных сверхценностей для данного уровня познания, подобно известной из математики теореме Геделя о неполноте. В познании религиозном утверждается принципиальная недостаточность собственного человеческого мира и единственно его. Человеку становится недостаточно мира для познания самого себя и требуется выход вовне. Мы не беремся судить здесь об истинности или неистинности распространенных религиозных воззрений в их глубочайших проявлениях, нас более интересует применимость специфичных для человека механизмов познания к решению его дальнейших эволюционных задач, прежде всего, задачи освобождения от рабства у хищников и суггесторов.

Самокритичность рассудочного существа и образует ядро того, что называют разумом. Обычный внутренний диалог, вербально-волюнтаристское "мышление", вполне достаточное для рассудочного целеполагания и планирования, в этом случае расширяется и обогащается за счет введения в сознание "внутреннего третьего" "судьи", "голоса совести". В случае совершившейся конкретной религиозной свертки - это Иисус, Аллах или Иегова в самом широком их понимании, в определениях "светских" философов - это многочисленные термины вроде нравственный закон, совесть, этический выбор и т.д.

Другими словами, рассудок и мышление - еще только "маховик", обеспечивающий механизм функционирования разума. Собственно разум только начинается с формирования устойчивой сверхценной системы саморегулирования, способной разрешить дилемму необходимости суггестии для принципиального существования рассудка и необходимости механизма защиты от внешней суггестии, за отсутствие которого человечество заплатило (и платит) столь страшную цену.

Разум есть "разумное содержимое рассудка", в применении к человеку это означает его "этическое наполнение", "включенного третьего". И разумеется, только разум дает возможность "оценить себя со стороны", увидев противоположную - страдательную сторону насилия и уничтожения жизни вообще. Сострадание, неизбежная на уровне третьей сигнальной системы "направленность разума в мир", вовне, - одна из наиболее эволюционно значимых сторон разума, то есть, самокритичного мышления.

Принципиально построенный на абсурде, а не просто "диалектичный" разум человека, обращаясь вовне, отождествляясь с бытием при одновременном и возможном только у человеческого существа противопоставлении ему, неизбежно обнаруживает еще один вектор своей направленности - внутрь, в собственный духовный центр, и одновременно - за пределы пространства и бытия, вне времени, в "Большой Мир". Этот вектор базируется на страхе человека перед смертью. Но человек способен не только "верить в бессмертие" или рай с нагими гуриями. Вполне возможно, что едва намечаемый к формулировке отдельными провидцами религиозный или духовный путь познания, знамение, откровение, "прямой доступ" к бытию в триединстве направленности разумной воли на себя, в мир и в Мир, служат верным залогом того, что отношения человека с бытием не исчерпываются и уровнем третьей сигнальной системы.

В таком ракурсе хищники откровенно ущербны. Не имея - принципиально, эволюционно не имея! - самокритичности, сострадания, веры в свое духовное бессмертие, они вовсе не обладают разумом. Их религиозный потолок - суеверность, а вся их жизнь - патологическая грызня за блага. И единственный способ их взаимодействия с Бытием - попытки любым способом убрать стоящие на пути преграды. Саморегулирования в этом отношении у них нет и не может быть.

Разумное существо неспособно творить сознательное зло. Ведь это просто противоречит инстинкту самосохранения, саморегуляция предполагает триединство себя, мира и Мира! Эта слишком общая фраза может быть скорректирована именно определением Разума как третьей сигнальной системы.

Первая сигнальная система - это рефлекторная деятельность животных: инстинкты, условные и безусловные рефлексы. Ее предел - природные "ум" и сообразительность высших млекопитающих, действующих методом проб и ошибок, способных приобретать и передавать опыт или обучать потомство.

Область второй сигнальной системы - рассудок, речь, мышление у человека, способного на самоосознание и осмысленное поведение. Как очевидно следует из описанных выше фактов, суть второй системы - в функции ограничения, торможения "безудержности импульсов" первой системы, сдерживание ее эмоций и неадекватных импульсов, являющихся эволюционно неизбежной "платой за сложность". Предел возможностей системы несравненно более высок - рассудочное интеллектуальное поведение, научное мышление, построение государств, культур и цивилизаций, насильственное "покорение Природы", вплоть до выхода в космос и создания атомного оружия.

Но вторая система работает без учета текущей "обратной связи" с объектом действия. Особенно страшным это становится, когда такой объект - человек. Вторая система ущербна именно своей "линейностью", постоянной экстраполяцией в "дурную бесконечность", неспособностью совершить предельный переход. Идеальное орудие для действия, она мало пригодна для взаимодействия.

Разум, который и есть третья сигнальная система, по определению может быть присущ только не-хищным людям. Именно проявлениями разума являются совесть, сострадание, учет интересов окружающих, непричинение зла... существенно, что саморегулятивная функция разума, являясь единственно возможным эволюционным выходом из необходимости "совмещения" суггестии и контрсуггестии в мыслящем существе, работает без и вне каких-либо "первосигнальных" и "второсигнальных" запугивающих, "дисциплинирующих", логически урезонивающих или "соблазняющих" факторов, вроде страха перед адом, морального призыва или обещания каждому правоверному по 12 нагих гурий. Все эти методы - не что иное, как суггесторские имитации, отбрасывающие эволюцию вида назад.

Ведь третья сигнальная система именно сама является сдерживающей и ограничивающей по отношению ко второй, и человек именно таким образом приобретает нравственность. Это и есть следующий шаг эволюции, совершенный уже в рамках антропогенеза.

Увы, для общества в целом это регулирование имеет пока что лишь теоретический характер, ограничиваясь критикой безумных действий отдельных людей и человечества в целом.

Третья сигнальная система, разум, предполагает не просто некое "познание добра и зла", рассудочную оценку действий с нравственной точки зрения. Она есть "безоговорочное принятие добра", если уж пользоваться этим более чем условным термином.

"Чем человек действительно отличается от животного, так это нравственностью" - пишет психолог Игорь Смирнов. Можно прийти к неизбежному выводу, что хищные особи людьми с нравственной точки зрения не являются.

А предел возможностей третьей сигнальной системы неограничен, как не ограничена во времени принципиально парадоксальная "сшибка рефлексов", некогда ставшая живой человеческой мыслью.

Наконец, мы пока можем лишь строить туманные догадки относительно возможностей четвертой сигнальной системы, связанной с духовным путем "отрегулированного" и приведенного в соответствие со всем массивом реальности разума.

Человек стал рассудочным существом не в борьбе естественного отбора, но в еще более страшных условиях научившись противостоять смертельному внушению. Человек становится существом разумным, научившись пользоваться орудием своего рассудка с помощью нового эволюционного механизма третьей сигнальной системы, ограничив внушаемость и научившись предвидеть не ограниченные последствия своих действий, но некий сверхценный смысл, основанный на триединстве отношения с миром.

Каждая следующая система - лишь более гибкая, универсальная и действующая на более высоком уровне совокупность ограничений. Это вполне соответствует тому, что говорилось выше об определяющей роли усложняющегося механизма торможения в эволюции. Коренное отличие третьей системы в том, что впервые становятся возможны ограничительные механизмы, сформированные "снизу вверх", не слепым и жестоким законом эволюции, но разумом и творческой волей мыслящего человека.

Наконец, все сказанное выше, не противоречит вере в Бога.

Ведь истинной вере вообще ничто не может противоречить.

Например, "узкие места", которых немало в нашем рассуждении (как и в любом другом) вполне могут быть дополнены сверхъестественной проекцией, влиявшей на события в нужном для себя направлении, а нелинейность времени, в котором все происходило, снимет вопрос о временных ограничениях в действии этой проекции. Но речь сейчас о другом.

Религиозная "свертка", совершившись как эволюция третьей сигнальной системы, только устанавливает нормативные поведения и саморегуляции. Четвертая сигнальная система - не совсем "вера в Бога" в ее традиционном понимании. Это некая Вера с большой буквы, для которой еще нет названий. И эта Вера есть также некий закон универсальной Меры или пути человека.

Лишенные механизма разумной саморегуляции, хищники и суггесторы в глобальном смысле лишены и чувства меры, являющегося корректируемой основой и культуры, и творчества, и духовных поисков. Чувство меры, как дар адекватного самоограничения, как оптимально организованная избыточность или просто "счастье" делают возможным существование даже в нынешнем хищном мире "островков душевного благополучия", служащих залогом выхода на другой, более высокий уровень восприятия Мира.

Увы, получить четвертую сигнальную систему нельзя, не имея третьей, что ставит перед всеми мировыми религиями сложную задачу об отношении к вопросу спасения хищников или падальщиков. Мне этот вопрос представляется неразрешимым (т.е., неразрешимым в пользу двух паразитических видов).

Я далек от мысли искать объяснение всех бед человечества в его видовой неоднородности. Все мы, и нормальные люди, и хищные особи, несем в своей родовой памяти тяжелейший груз миллионов страшных лет, выковавших наш мозг.

Ни хищников, ни суггесторов, ни построенные ими общественные организмы, ни отдельных людей и человечество в целом нельзя назвать разумными даже в первом приближении. Еще нелепее представляются новомодные теории о "ноосфере", "Общественном разуме", а в особенно воспаленных умах на роль "коллективного разума" стал претендовать уже чуть ли не Интернет. Назначение всех этих внушений понятно. Имитативные способности суггесторов распространяются в том числе и на поведение по третьей сигнальной системе. Но подобно попугаю, имитирующему человеческую речь по второй сигнальной системе, однако, неспособному даже к проблеску в ее понимании, впечатляюще изображающий "совестливость" или "религиозность" суггестор-политик, "правозащитник" или религиозный демагог всегда использует создаваемую "дымовую завесу" лишь для достижения своих обычных низменных целей, не имеющих ничего общего с человеческими.

Перспективы продолжения хищного пути человечества представляются нулевыми. Эволюцию нельзя остановить, а альтернативные человеку виды в принципе неспособны к следующему эволюционному шагу, как неспособны к нему отброшенные в ходе эволюции, но до сих пор существующие другие ветви высших приматов. Это не значит, что в будущем я вижу "победу добра" или иные благоглупости. Это значит лишь, что становление третьей сигнальной системы - необходимое условие продолжения пути человека.

Увы, в силу человеческой ограниченности все мы совершаем этот путь в условиях уже сформированного социума, который мы не выбирали, и который мощнейшим образом влияет на весь строй нашего духа и мыслей, формируя своего рода "прокладку" над второй сигнальной системой, служащую до поры адекватным заменителем полноценного функционирования третьей.

Вот и мне особенно дорога Россия, где я родился и вырос, страна, особый дух которой не мог не способствовать строю моих мыслей.

Большая или меньшая доля хищников в нации способна серьезнейшим образом повлиять на ее историческую судьбу. Увы, поразительно не-хищный характер славянства предопределил его печальную участь. Славянские этносы зачастую испытывали даже заметный "дефицит" собственных хищников, что способствовало активной вербовке "варягов" в высшие слои общества.

Гетакомбы жертв, нагромождаемые этими правителями, в основном из славянского, наиболее "очеловеченного" населения, составляют большую часть писаной истории этой несчастной страны. Еще чаще завербованные из импортных людоедов истинные власти действовали руками местных выродков, таких как "великие" Петр 1, Ленин или Сталин.

Кстати, устойчивость единого русского языка на огромной территории вкупе с его морфологической "размытостью" и сложностью, представляющие столь неразрешимую загадку для ученых-этнографов, объясняются той же низкой долей хищников.

Плотное расселение, агрессивное соседство и высокая доля хищников в населении по необходимости создают огромное количество систем кодирования "свой-чужой", то есть языков. Вспомните собственный язык почти в каждой деревне папуасов-людоедов или тысячи наречий Кавказа.

Вопрос выживания России сегодня - успеют или нет ли съесть весь наш корм прикомандированные с Кавказа и Востока хищники, а также расплодившиеся отечественные падальщики - от "бюрократов" до "бандитов". На появление в самой великорусской нации достаточного числа хищных особей нет никакой надежды. Внушающие искру оптимизма "скинхеды" успешно истребляются физически и гнобятся сформированным местными и западными суггесторами "общественным мнением". Тем более, что нелепый по форме и интеллектуально убогий их бунт больше похож на атаку загнанного в угол зайца, чем на агрессивность хищника или хотя бы хитрость падальщика. Это - лишь глубинный рефлекс популяции, чувствующей свою близкую гибель (только при действительно высоком уровне опасности в "корме" может проснуться агрессивность).

"Только 20-30% чеченцев - настоящие люди" - утверждал открытым текстом Шамиль Басаев, имея в виду высокий процент в этой нации хищников, даже впрямую выбравших своим символом волка. Кстати, процент "настоящих людей" у русских он оценивал совершенно ничтожным. Сопоставьте это со строгим табу на межплеменные браки, существующим не только у чеченцев, но у всех агрессивных народов.

Отдельно хотелось бы уточнить, что, говоря о видах, мы не имеем в виду человеческие расы или отдельные нации. По определению, расы являются "подвидами", "разновидностями" одного и того же, не имеющими репродуктивной изоляции и способными скрещиваться без обязательного вырождения потомства. В нашем случае речь идет именно о видах, подобно тому, как в генетике есть сходное понятие видов-двойников, неразличимых внешне и считавшихся идентичными, но имеющих существенные различия, выявляемые лишь специальным тестированием. Есть надежда, что человеческие виды также вскоре начнут распознаваться не менее надежно, возможно, средствами современной позитронной томографии коры головного мозга.

Тем не менее, больший или меньший процент хищных особей в каждой конкретной нации заметно влиял и влияет на ее историю. Если в природе соотношение растительной, травоядной и хищной ступеней биомассы соответствуют порядкам 100:10:1, у людей, в силу антропогенного характера их эволюции, хищных особей и их помеси насчитывается больше. С точностью до нескольких процентов их количество в "цивилизованных странах" можно оценить в 12-17%. Эта седьмая или шестая часть населения и создает 99% зла.

Собственно люди, в силу объективно присущей им и необходимой для развития разума конформности и подверженности суггестии, на протяжении всей своей истории пребывают в полном распоряжении хищных сверхживотных. Люди идут в дело полностью, с потрохами - от постройки на их костях роскошных дворцов и "батальных забав" зверей до практикуемого и поныне в среде "великих вождей" людоедства.

Человек плодовитее хищника, это второе качество, которое, наряду с внушаемостью, культивировалось в нем. "Малоразумная" рождаемость в беднейших условиях, ставшая основной причиной демографического взрыва, возможно, послужит залогом освобождения человеческого вида из смертельных тисков суперживотных. Правда, русским в этом контексте уже ничего не светит.

Огромное большинство войн, репрессий, эпидемий, голодных жертв, нищеты - следствия сознательно (точней, "рассудочно", но не "сознательно" в человеческом смысле) создаваемых хищниками общественных и жизненных условий, тождественных их "морали избранных", точней, полному видовому аморализму.

Наблюдая за поведением хищников, можно и определить, что такое зло. Это не просто насилие или ложь. С человеческой и разумной точки зрения зло есть всякая направленность устремлений на личность. А отсутствие таких устремлений и есть человечность, в которой теряют смысл традиционные, затасканные и размытые "добро" и "зло".

К сожалению, вся наша культура пронизана симбиозом хищной и человеческой жизненных форм. "Ненависть против ненависти" "добро с кулаками", удваивающее насилие - одни из самых ярких примеров последствий этой культурной двойственности.

Подумайте, кстати, о "любви до гроба", которой так любит вас кормить созданное оборотнями искусство. Губящая любовь! Есть ли пример нелепее? Но для хищника другой "любви" и быть не может.

Суть любого учения людоедов - неправильная выбраковка, которую внушаемые люди выполняют руками людей же (по классу, нации или расе). Меж тем, выбраковывать нужно только их самих. Хочется верить, что эволюционно они обречены как всякие паразиты.

Безумное поведение людей во всех войнах и тираниях нельзя объяснить иначе, как их повышенной внушаемостью и сниженной критичностью. Но эволюция человека продолжается в форме развития третьей сигнальной системы (саморефлексии), и именно в этом - возможный залог победы вида Homo Sapiens.

Не хочется впадать в дешевую сенсационность, но все исследования "генетического комплекса" хищника, неоднократно предлагавшиеся честными учеными в разных странах мира, попадали под жесткий запрет с самых высоких уровней. Поводом, естественно, служило обвинение в "фашизме" и "экспериментах над людьми". Подумайте, кому и почему могли бы быть выгодны эти запреты.

Степень "дальности" человеческих видов необходимо признать весьма высокой. И различия эти еще более значительны, чем те, что могут быть вызваны наличием или отсутствием какого-то гена, вроде открытого американскими учеными "гена агрессивности". Речь идет о статистически значимых генетических расхождениях заметного масштаба. Имеется, как минимум, устойчивая наследственная структура, супергенный комплекс, обуславливающий видовые различия.

К сожалению, без серьезных и объективных научных исследований не может быть и речи об этической оправданности истребления паразитов. У нас нет пока реальных средств определить, имеем мы дело с волком, шакалом или обычным мимикрирующим под хищника псом (которых особенно много во власти народов, имеющих низкий естественный процент хищных особей). А не давать нам проводить такие исследования пока что в их силах.

Другой вопрос, что в замкнутой экосистеме с устоявшимися методами "охоты" и "человеководства" разум хищников поневоле перестает развиваться - с захватом человечеством Земли эволюция не ставит перед ними новых задач. А у обычных людей такие задачи есть, прежде всего, это развитие и совершенствование третьей сигнальной системы.

Однако, отделить "агнцев" от "козлищ" позволяет вера - феномен "замыкания" третьей сигнальной, возможный лишь у человека. Как бы удачно не имитировал ее людоед или шакал, у него будет выходить не очень хорошо.

Практика позволяет выделить следующие основные факторы и критерии, которые каждый человек должен знать наизусть:

• резкий, неприятный для человека запах, исходящий от хищной особи. Да, возможно это человек, страдающий специфическими болезнями обмена веществ. Но, вероятнее, это или хищник, или полукровка-мутант, для которых такие болезни и характерны. Не обольщайтесь дорогим парфюмом! Узнайте сначала естественный запах партнерши, с которой собираетесь вступить в связь (или партнера для женщин). А если этого сделать никак не удается по чисто "объективным" причинам - бегите подальше. Весьма вероятно, что парфюм ей (ему) и нужен, чтоб скрыть свое настоящее запаховое "лицо". Помните, что межвидовое скрещивание только ухудшает породу! И если ваши предки - обычные всеядные люди, то вашим потомкам не стать хищниками или падальщиками. В лучшем случае, вы произведете на свет бесплодное, склонное к перверсиям или психически больное потомство.
• только человек способен к покаянию. Хищник не сомневается вовсе. Падальщики мимикрируют и изворачиваются, но тоже неспособны на "разговор по душам". Если ваш знакомый "всегда прав" или всегда скользок как рыба - дело нечисто. Третья сигнальная система, формирующая нравственный императив и служащая защитой от внушений - верный признак человека. Жаль, что не все способны отличить ее действительное наличие от искусной игры падальщиков.
• больше доверяйте своему психологическому комфорту или дискомфорту при нахождении рядом с человеком. Особь чужого вида всегда вызывает "подкорковое" и безотчетное чувство тревоги.

Я уверен, что существуют не просто "ген людоедства" и "шакалий ген", а целые генные макрокомплексы, отличающие человеческие виды между собой. Вспомните о недавней "сенсации" - порядка 90% расшифрованного человеческого генома оказалось "мусором", а до сих пор, как будто, считалось, что все лишнее природа беспощадно отсекает в процессе эволюции. Меж тем, "лишним" этот генокод можно считать, только если рассматривать материал под углом гипотезы об единстве вида анализируемых человеческих особей.

Вот над чем следовало бы работать всей мировой литературе и искусству. Увы, эта сфера, командные высоты которой прочно оккупированы шакальим племенем, нимало не заинтересована в раскрытии правды. Вместо этого нас пичкают все той же надоевшей чушью о "сложной внутренней жизни" и "любовных драмах" юных волчат и шакалят, поведение и поступки которых с точки зрения нормального человека напоминают больше всего душевную болезнь.

Увы, правила игры во всех обществах и на протяжении всего исторического процесса задают хищники и падальщики, и огромное число, в общем, нормальных людей вынуждено мимикрировать под них, чтобы выжить.

Только вера в единого Бога, задающая новый уровень "абсурдности", на которой и выросло наше мышление, способна сохранить наш рассудок и удержать человечество на узкой тропе человечности.

Человечество произошло от обезьян-троглодитов, бывших всеядными, но по преимуществу, трупоядными.

Активизацией второй сигнальной системы, появлением речи, а затем мышления, пра-люди обязаны качественному развитию новой функции торможения в коре головного мозга, в свою очередь, основанных на сочетании "переразвитых" интердикции и имитативности.

Люди не представляют собой и никогда не были одним видом, но делятся на три вида, один из которых - хищники-каннибалы ("волки", "людоеды"), другой - имтирующие их поведение и служащие передаточным звеном в управлении падальщики ("шакалы", "го***еды"), и лишь третий - собственно люди ("псы", "пища").

Разность языков, а позднее и наций возникла на самых ранних стадиях исторического процесса как естественный защитный механизм от "чужих". При этом, представляются недостоверными попытки выделить нации, состоявшие или состоящие только из одного вида. Однако, более или менее низкое процентное содержание не-людей в нации способно во многом определить ее судьбу.

Хищники при помощи падальщиков управляют "пищей" на уровне второй сигнальной системы и с помощью имитативных суррогатов третьей, орудием управления служат усложненные и новые, хотя неизменные по сути механизмы интердикции (внушения), возможен и прямой террор в достаточно широких масштабах.

Существуют несомненные генетические различия между тремя видами, в настоящее время они не исследованы в достаточной степени, но о них можно судить по ряду косвенных признаков.

Виды могут скрещиваться и давать жизнеспособное потомство, но потомство это неизбежно вырождается, так как эволюция не знает "обратного хода" и существенно необратима, как все базовые процессы в мире.

Вырождение потомства смешанных видов - основная причина психических болезней, аддикций, бесплодия, половых извращений и болезненной тяги к насилию, обуревающих столь многих людей.

Хищники практически не эволюционируют, не обладая необходимыми механизмами саморефлексии, связанными с третьей сигнальной системой.

Падальщики более приспосабливаемы, но могут лишь имитировать действие третьей сигнальной системы, не понимая и не чувствуя ее глубинных проявлений, связанных с нравственной сферой самоощущения.

В ходе эволюции доля хищников постепенно сокращается, чему способствует как относительно более низкая плодовитость хищного вида, так и непрерывные войны хищников, составляющие основу исторического процесса. Не растет и доля падальщиков. С другой стороны, относительно более высокое процентное содержание в нации хищников и падальщиков может способствовать ее успехам в конкурентной борьбе с другими нациями.

Основная эволюционная надежда человечества связана с дальнейшим развитием третьей сигнальной системы и возможным переходом к четвертой.

© PerS, v.1.0 (5-9 ноября 2007 г.)

См. также: ответы на вопросы по статье

гостевая; E-mail